Юрий Кларов - Станция назначения - Харьков (Розыск - 2)
В своей справке заведующий подотделом минц-кабинетов и ювелирных коллекций писал о "неизвестной банде", напавшей на поезд в районе Белгорода.
При желании я бы мог внести в этот вопрос некоторую ясность.
Кто именно командовал бандитами, я, правда, не знал. Но зато я располагал сведениями о принадлежности этой банды, которая являлась одним из летучих отрядов, к повстанческой армии Нестора Ивановича Махно, и о местонахождении большинства экспонатов музея изящных искусств Харьковского университета. Более того, некоторые из вещей, перечисленных в справке Лапшина, я видел собственными глазами, а иные даже держал в руках.
Но сообщать обо всем этом заведующему подотделом Народного комиссариата художественно-исторических имуществ я пока не собирался. Полученные от меня сведения он при всем своем желании использовать бы не смог. А к чему напрасно волновать пожилого человека, который прекрасно разбирается в златниках святого Владимира и монетах лидийского царя Креза, но имеет весьма смутное представление о батьке Махно и его окружении?
Даром же популяризации я никогда не обладал. Да и вряд ли товарищу Лапшину и делопроизводителю подотделом товарищу Дягилю доставило бы большое удовольствие заочное знакомство с Володей Кореиным, прозванным в семинарии в честь известного юродивого Корейшей.
В каждом приличном учебном заведении обязательно имеются силач, о подвигах которого создаются легенды, шут, которому приписывают все известные остроты, и свой гений.
В вашей семинарии долго усидеть на троне былинного богатыря или короля шутов удавалось немногим. Зато корона первого ученика настолько приросла к Корейше, что сорвать ее можно было разве что вместе с головой. Кореин был странным парнем, с явно ненормальной психикой, но блестящими способностями. Он по праву считался гордостью бурсы, и ему прочили блестящее будущее. Но выгнали его из семинарии ровно на год раньше меня. И произошло это, по общему мнению, потому, что Корейша слишком много времени уделял наукам нравственному и догматическому богословию, священному писанию, литургике и гомилетике. Не зря же сказано, что многие знания порождают многие печали.
Неожиданно для нас смирный и благочестивый Корейша росстал против всевышнего и превратился в грозного богоборца.
Отношения с Иеговой у него испортились незадолго до пасхальных каникул, когда бурсаки, предвкушая сладость запретного плода свободы, довольно бурно отмечали день рождения одного из товарищей.
В самый разгар тайной вечеринки, когда волны хмельного веселья уже готовы были выплеснуться на улицу, в продымленной комнатушке появился, как всегда тихий, Корейша. Втиснулся бочком в дверь, огляделся, поздравил рожденника. Из вежливости ему поднесли стакан водки. Обычно он не пил. Но на этот раз, преодолевая отвращение, выпил. Выпил, закусил соленым огурчиком. От удивления ему предложили еще стакан, но Корейша отказался. Он почесал в затылке, что свидетельствовало о напряженной работе мысли, и, глядя поверх наших голов, сказал, что александриец Карпократ прав. "Кто?" - выкатил глаза быкоподобный Феофилов, который впервые услышал это имя. "Карпократ, вздохнул Корейша. - Мир создал не бог. Нет... Мир создали злые духи".
Собравшихся меньше всего волновали подобные вопросы, тем более что некоторые из них были "подпияхом отчасти", а большинство - "подпияхом зело". За честь Иеговы вступился один Феофилов, которому только с божьей помощью удавалось переползать из одного класса в другой. Да и тот по своей природной лени и скудоумию ограничился лишь тем, что щелкнул Корейшу по лбу. Остальные же просто не придали сказанному никакого значения.
А на следующий день мы узнали, что Корейша отнюдь не ограничился высказываниями. Оказалось, что накануне он отправил епархиальному архиерею длинное и аргументированное письмо, в котором поделился с ним своим открытием...
Суть письма сводилась к следующему. Мир несовершенен, ибо преисполнен зла, которое порождает страдания. Что это - возмездие за грехи? Нет. Страдают и праведники, и такие безгрешные существа, как дети, и бессловесные животные. Но допустим, вопреки очевидности, писал Корейша, что претерпеваемые муки - божеское наказание. Но за что, за грехи? Ведь, создавая мир, всезнающий бог не мог не знать, что люди будут грешить. Как же все это совместить с его всезнанием и всеблагостью?
Письмо кончалось довольно логичным выводом: если мир создал бог, он не достоин поклонения из-за присущей ему жестокости. Если же мир дело рук злого духа, то бог еще меньше заслуживает уважения. Зачем поклоняться такому беспомощному и слабому существу, которое не в состоянии справиться с силами зла и восстановить справедливость? Тогда уж лучше молиться дьяволу.
В заключение Корейша просил организовать диспут, заверяя епископа, что, если его смогут убедить, он готов тотчас же вернуться в лоно церкви.
Подобного наша семинария не знала со времен своего основания. О каком-либо диспуте или увещевании не могло быть и речи. Епархиальный архиерей, человек жесткий и ограниченный, который, подобно средневековому новгородскому архиепископу Геннадию Гонозову, считал, что спорить с еретиками ни к чему ("Люди у нас простые, темные, по мудреным книгам не разумеют, а потому с богохульниками следует не разговоры разговаривать, а жечь их и вешать"), хотел предать Кореина за богохульство суду. Но в дело вмешался Александр Викентьевич Щукин, единственный в епархии человек, с которым владыка считался. Поэтому училищный совет ограничился отчислением Корейши из семинарии "без балла по поведению", то есть с "волчьим билетом".
О дальнейшей судьбе Корейши я имел сведения из третьих рук. Сведения эти отличались крайней неопределенностью и противоречивостью. Говорили, что он создал какую-то секту и странствовал по Руси, обличая священнослужителей и проповедуя бунт против бога, и в одном из сел Подольщины возмущенные крестьяне так его избили, что он скончался в уездной больнице. Другие утверждали, что Корейша умер в Сибири на каторге, куда угодил за богохульство. Поговаривали о лечебнице для умалишенных. Рассказывали, что Корейша жив и здоров и в 1903 году его видели в Петербурге, где он стал ближайшим сподвижником известного Ганона, а позднее, после Кровавого воскресенья, принимал какое-то участие в его убийстве.
А в ноябре семнадцатого года, вскоре после утверждения в Москве Советской власти, я встретил фамилию Кореина в милицейском протоколе с неуклюжим и зловещим названием "О факте обнаружения динамитных зарядов в порталах собора Христа Спасителя". Действительно, в этом храме, где происходили тогда заседания Всероссийского Поместного собора, было совершенно случайно найдено несколько пудов динамита.
Трудно себе даже представить, что могло бы произойти в Москве и во всей России, если бы этот динамит взорвался! У обычно спокойного Рычалова, который все воспринимал с завидным хладнокровием, когда он передавал мне этот протокол, руки ходили ходуном. "Это покушение не на членов Поместного собора, - сказал он. - Это покушение на Советскую власть".
Для охраны Поместного собора немедленно был выделен отряд красногвардейцев, а телохранители патриарха Тихона, ражие монахи, которые, пожалуй, лучше разбирались в оружии, чем в священном писании, получили на складах Московского военного гарнизона карабины и револьверы.
К счастью, эта история продолжения не имела. Расследование же показало, что динамитный фейерверк, являвшийся, по сути дела, всероссийской провокацией, подготовляли не анархисты, как я сразу же предположил (подобные фокусы они именовали атеистической пропагандой действием), а кучка идиотов, называющих себя "Тайным союзом богоборцев". Союзом руководил некий В.Ф.Кореин, успевший бежать из Москвы вместе со своими немногочисленными единомышленниками...
А два года спустя я столкнулся с Корейшей носом к носу в Гуляйполе, куда приехал из Екатеринослава.
Увидев его, я потерял дар речи, хотя ничего удивительного в нашей встрече и не было. Окружение Махно всегда походило на Ноев ковчег. Среди людей, тершихся возле батьки, были садисты типа Щуся, которые выкалывали глаза пленным и бросали людей в паровозные топки; благородные разбойники вроде участника восстания на броненосце "Потемкин" Дерменджи; такие скопцы-фанатики, как Аршинов-Малин; заоблачные теоретики, живущие в мире фантазий, ничего общего не имеющем с реальностью, каким был, например, Барон; сбитые с толку трескотней красивых слов рабочие; украинские узколобые националисты; озлобленные неудачники и профессиональные уголовники, по которым не то что плакали, а просто рыдали тюрьмы. Почему же не занести по доброй русской традиции хоть бы одного юродивого?
Оказалось, что Корейша уже с полгода, как "сеет разумное, доброе, вечное" в культотделе армии Махно.
С диспутами о боге, атеистическими проповедями и динамитом было покончено. Корейша убедился, что этим всевышнего не проймешь, и, видимо, с благословения друга и наставника Махно Аршинова-Малина или высокомудрого Барона, который всегда любил смелые эксперименты, решил подсидеть бога другим, более хитроумным способом.
![Юрий Кларов - Пять экспонатов из музея уголовного розыска [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/165945/165945.jpg)